Фоносемантически наиболее яркой и последовательной является лингвистическая концепция В. Хлебникова, которую Ю.С. Степанов определяет как “поэтику имени” (Степанов 1985: 197).

Пути возвращения к “до-умному” языку он искал в самом языке, от которого отказывался (что, кстати, не относится к диалектному народному языку), и других, уже существующих, семиосферах:

  • обращение к праславянскому языку (“обязателен праславянский язык как основа стихийности”);
  • культуре Древнего Востока и Древнего Египта, где Хлебникова привлекают тайные (resp. заумные) надписи, начертанные на пирамидах, тронах фараонов, поясе и короне царицы Нефертити из Храма Солнца (ср. также “иероглифический” способ мышления “чинарей”);
  • культурному освоению мифа (именослов, трансформация сюжетов, декларативное введение мифологического хронотопа);
  • настойчивое обращение к “карнавальному” языку, языку мистерий и сакральных текстов;
  • “личный” язык поэта существует в рамках диалектной, фольклорной, экстатической, глоссолалической, детской и даже терминологической научной (орнитологические справочники почти полностью воспроизводят “птичий” язык поэта) речи.

Ср. также признание поэта в том, что его русалки “держат в руке учебник Сахарова и поют по нему” (Хлебников 1928, 2: 200).

Однако все это не удовлетворяло поэта, поскольку «заумная речь несравнима с доязыковыми ономатопеями, как обнаженный сегодняшний европеец несравним с обнаженным троглодитом» (Якобсон 1983: 316).

В. Хлебников пытался найти свой поэтический язык через множество “языков”, которые в большей или меньшей степени связаны со звукоизобразительностью.

Исследователи идиостиля В. Хлебникова настаивают, что важно не смешивать “заумный язык” (“Бобэоби...”) со “звездным языком” (“Слово об Эль” и “Зангези”), а последний не интерпретировать как “язык звезд”, поскольку это собственно интерлингвистический объект - язык для обитателей звезды, называемой Земля.

Существенны в хлебниковской иерархии сходства и различия между “заумью”, “звукописью” (“песни звукописи” в “Зангези”), а также “языком богов” и “птичьим языком”; последним посвящены отдельные части “Зангези”. При этом “язык птиц” - это достаточно строгая, отвечающая орнитологии 20-х гг. звукозапись “голосов птиц в природе” (Григорьев 1983: 74-118; Mickiewicz 1984: 363-464).

Все языки В.Хлебникова лежат в сфере фоносемантики: “заумный” и “звездный” (“священный язык язычества”) языки - преимущественно звукосимволические; “язык богов” (преимущественно “междометный”) и “”язык птиц” - звукоподражательные.

Создатель “нового” языка идет по тропе, проложенной его далекими предками (ср. звукоподражательная, междометная, ономатопоэтическая, трудовых выкриков теории происхождения языка), а потому совершенно естественны в его творчестве все «первобытные» единицы.

Ср. богатейший набор звукоподражаний, междометий и подзывных слов, используемый В. Хлебниковым: а, ай, ау, ах, ей-ей, о, ой, ох, тпру, у, улю-лю, ух, фи, фырр, фу, цыц, эге-ге, эй, эх, бах, ха-ха-ха, хо-хо-хо, пли, мяу, м-му, а-ха-ха, а-ца-ца, ббаам-паах, бом, бим, бам, бу-бу-бу, бух-бах-бах, взы, га-га-га, гау-гау, гм, гоп, гу-гу, ззыз жжа, и-их, кап-кап-кап, киш, кши, кук, ку-кук, лата-тах, ля, м-м э-э, ни гу-гу, но-но-но, пата пап та, птах-птах, та-та, тай-тай-тарарай,тах-тах-тах, тра-ра-ра, трах, трах-тах-тах, хи-их-хи, хи-ха-хо, цить, чих, чу, эво-э, эго-э, э-е-е, эй и др. (Григорьев 1990: 158).

Более того, увлечение работами А.Н. Афанасьева, А.А. Потебни, Д. Ровинского, И.П. Сахарова, В.И. Даля приводит В.Хлебникова к необходимости возвращения мифа в слово, где происходит отождествление слова и вещи.

Моделью своего словотворчества поэт избирает слова из словаря В.Даля куроцап, каркун “ворон”, мигай “глаз”, лепета “собака”, поползуха “змея” и т.п., где внутренняя форма, связь означаемого и означающего очевидна: “новое слово не только должно быть названо, но и быть направлено к называемой вещи. Словотворчество не нарушает законов языка” (Хлебников 5: 234).

Футуристические языковые эксперименты В. Хлебникова привлекли внимание ОПОЯЗа и МЛК, которые отмечали особое стремление поэта найти новые пути связи означаемого и означающего.

“Вся суть его теории в том, что он перенес <...> центр тяжести с вопросов о звучании на вопрос о смысле. Для него нет не окрашенного смыслом звучания” (Тынянов 1924: 25-26).

Желаемое единство содержания и выражения В.Хлебников хотел сделать действительным - путем искусственной семантизации фонетических и грамматических форм (Гофман 1936: 233).

В. Хлебников не мог примириться с асимметричным дуализмом языкового знака, при котором одни и те же формы передают разные смыслы, а единство смысла получает разное языковое выражение: поэт стремится установить одно-однозначную связь между означаемым и означающим, что вряд ли возможно, поскольку даже семантические “примитивы” развивают множество значений (ср. ку-ку 1) звукоподр. крику кукушки; 2) перен. о странном человеке).

Поэт стремится к преодолению конвенциональности знака, однако естественный язык не выпускает его за пределы своей системы, позволяя лишь воскрешать “забытые” формы и приемы.

В статье “Свояси” (1919) “председатель земного шара” мечтает “найти единство вообще языков” и проложить “путь к мировому заумному языку”, который вобрал бы в себя “славянское чистое начало”, “струны Азии”, “грань Египта”, “тяготение метели севера к Нилу и его зною”, “числовое письмо” (Хлебников 1987: 36-37), что коррелирует с идеями универсального языка и универсальной грамматики.

Пансемантизму В.Хлебникова оппонирует Г.О. Винокур, считая, что “Хлебников ищет смысла и там, где его не может быть по природе: и в отдельном, взятом сам по себе звуке, и в случайных совпадениях, которые он обнаруживал в числовых выражениях исторических дат” (Винокур 1990: 252).

Однако время показывает, что чудаковатый футурист, вероятно, был прав, поскольку специалисты находят серьезные основания утверждать о многих научных прозрениях поэта: географическое открытие закона градостроительства (Кудряшов 1987); “открытие метабиоза”, напрямую связанное с проблематикой В.И.Вернадского и А.Л.Чижевского, “теорией мнимостей” П. Флоренского и понятиями “время биосферы” (В.Вернадский), “хронотоп” (А.А.Ухтомский), “историометрия” (А.Чижевский) (Бабков 1987) и мн. др.

“Среди этого “мн. др.” и ставший почти привычный экологический “бум”, эмблемой которого, между прочим, могла бы стать “бабочка Хлебникова-Брэдбери” (Григорьев 1990: 109). Очевидно, что Хлебников существует в общесемиотическом пространстве времени.

Наделяя смыслом отдельные звуки, В.Хлебников входит в литературную традицию, где существуют С. Малларме, Ш. Бодлер, А. Рембо (Степанов 1984), К. Бальмонт и А. Белый (Тименчик 1977).

И совсем не новы фоносемантические поиски значения звукобукв:

“Если взять одно слово, допустим, чашка, то мы не знаем, какое значение имеет для целого слова каждый отдельный звук. Но если собрать воедино все слова с первым звуком Ч (чаша, череп, чан, чулок и т.д.), то все остальные звуки друг друга уничтожат и то общее значение, какое есть у этих слов, и будет значением Ч. Сравнивая эти слова на Ч, мы видим, что все они значат одно тело в оболочке другого; Ч - значит оболочка. И таким образом заумный язык перестает быть заумным” (Хлебников 1933: 235).

При всей самобытности и оригинальности языкового мышления В. Хлебникова, очевидно, что поэт творит в пространстве уже существующего лингвистического, фольклорного и мифологического континуумов.

Однако более важной в творчестве футуристов представляется “аксаковская” традиция: строительство «звуковой грамматики».

Г.О.Винокур считает, что языковое “строительство” футуристов было “не столько лексикологично, сколько грамматично”; его продуктами становились “не неологизмы, а особое употребление суффиксов, <...> не необычное заглавие, а своезаконный порядок слов, не “небывалые звуки”, а неизвестные языку звукосочетания (например, зияния)” (Винокур 1990: 18).

Идея В.Хлебникова “сводится к семантизации консонантов (“единиц азбуки”), т.е. к превращению их в морфемы, значения которых определяются словами из семантических полей «пространство», «движение» и «математическое действие» (Григорьев 1982а: 154). Здесь “мы имеем возможность говорить о творчестве в области некоей “звуковой грамматики” (Винокур 1990: 20).

На это же указывает и Р. Якобсон, анализируя хлебниковское “Бобэоби” и отмечая зияние (лиэээй), твердость согласных перед е (вээоми) и необычные группы согласных (гзи-гзи-гзэо) (Якобсон 1987: 313).

Сам поэт говорит о “внутреннем склонении слова”, под которым понимается чередование окказиональных вокалических “флексий” внутри паронимических “основ” (вал-вол, весь-высь, лес-лыс, жечь-жить, стыд-стужа, злой-зола и пр.) (Хлебников 291).

Своеобразной “звуковой грамматикой” выступают в творчестве В.Хлебникова аномальные единицы (ср. выше уникальный набор междометий и звукоподражаний, которые “во множестве (иногда в изобилии) встречаются в самых разных текстах Хлебникова”) (Григорьев 1990: 158).

Характерно, что понятие “междометие” у Хлебникова существует на уровне синестезии: он говорит о “междометии башен”.

Ср. также: Н.Асеев в статье “Ухват языка: Приставки” пытается найти общее значение квазипрефиксов су-, ту-, па-, го- и др. Например, су- - “неполное бытие”: су-мрак, су-мерки, су-кровица, су-глинок, су-к, су-гроб (Асеев 1917, 5).

Можно говорить о том, что в творчестве футуристов идеи грамматической фоносемантики получают весьма широкое теоретическое и практическое применение.

С.С. Шляхова

 

Литература: Асеев Н. Ухват языка: Приставки // Временник. 1917. № 1. Бабков В.В. Между наукой и поэзией: “Метабиоз” Велемира Хлебникова // Вопр. истории естествознания и техники, 1987, № 2. Винокур Г.О. Филологические исследования. М., 1990. Григорьев В.П. Велемир Хлебников. Опыт описания идиостилей // Очерки истории языка русской поэзии ХХ века. М., 1990. Степанов Ю.С. В трехмерном пространстве языка. М., 1985. Степанов Ю.С. Семантика «цветного сонета» Артюра Рембо // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1984. Т. 43, № 4. Тименчик Р.Д. Заметки об акмеизме. II // Russ. Lit.1977. Vol. V, № 3. Тынянов Ю. Проблема стихотворного языка. Л., 1924. Хлебников В.В. Собр. произведений: В 5 т. Л., 1928-1933. Якобсон Р. В поисках сущности языка // Семиотика / Общ. ред. Ю. С. Степанова. М.: Радуга. С. 102-117. Якобсон Р.О. Работы по поэтике. М., 1987. Ирхин В. Ю. Время и Велимир Хлебников http://lit.lib.ru/i/irhin_w_j/hlebnikov.shtml (фото) Шляхова С.С. Тень смысла в звуке: Введение в русскую фоносемантику. Перм. гос. пед. ун-т. Пермь, 2003.

Информация о нем: http://magazines.russ.ru/nlo/2008/89/bb4.html

http://www.hlebnikov.ru/fotogalery/fotohl.htm фото

http://ka2.ru/