МАРГИНАЛИЙ ЛИНГВИСТИКА (лингвистическая маргинология, лингвомаргинология, маргинальная лингвистика). Современная лингвистика сталкивается с парадоксальной ситуацией: с одной стороны, нельзя отрицать существование, по словам Цв. Тодорова, «экстравагантных» дискурсов (заумные формы речи, тексты бредовых и трансовых состояний, «квазиязыки» футуристов, обэриутов, постмодернистов, «другие» грамматика, детские квазиязыки и пр.), с другой стороны, использование для их описания традиционных (системно-структурных) подходов оказывается явно недостаточным, поскольку их системность имеет другую природу. Данные формы речи продолжают оставаться «лингвистической неясностью» как в западной лингвистике, так и в русистике: пока не определен их статус в языковой системе.

В контексте современной структурной лингвистики можно говорить о существовании двух сфер языка: доминирующей, которая поддается структурному описанию, и маргинальной, которая выходит за его пределы. Необходимо перестать отождествлять язык с той его частью, которая известна нам лучше всего, и признать существование «двойников» языка, факт «множественности систем, функционирующих в языке» (Р. Якобсон), в том числе и маргинальных.

На наш взгляд, маргинальные языковые подсистемы могут стать предметом такого направления лингвистики как лингвистическая маргинология (лингвомаргинология, лингвистика маргиналий). Изучение маргинальных сфер человеческого бытия - одна из самых актуальных тем в современной науке, а потому будущая лингвомаргинология уже имеет определенную научную базу для разрешения собственно лингвистических проблем. Концепция маргинальности разрабатывалась в различных областях гуманитарного знания уже с 1930-х гг. XX в., однако построение теории маргинальности пока только начинается. Все перечисленные ниже маргиналии имеют непосредственное лингвистическое воплощение, а, следовательно, требуют лингвистического осмысления.

В истории употребления термина «маргинальность» прослеживается динамика объема понятия от достаточно узкого социального и социологического контекста к более широкому – гносеологическому в истории культуры и философии (многообразие дискурсов, ментальностей, научных парадигм), а затем и к универсальному – онтологическому – контексту.

Категория «маргинальность» введена в американской социологии Р. Э. Парком в 20-х гг. XX в. для обозначения социально-психологических последствий неадаптации мигрантов (иммигрантов) к требованиям урбанизма как образа жизни. Социологическая концепция маргинальной личности разрабатывается в 30-е гг. XX в. Э. Стоунквистом: маргинальная личность по происхождению – расовый гибрид, культурная самоидентификация которого не может быть целостной, однозначной [Современная западная социология 1990: 175].

Изучение маргинальных социальных объектов, разнообразных феноменов человеческого бытия и анормального поведения становится одной из центральных задач в антропологии [Современный философский словарь 1996; Новейший философский словарь 2001]. В философии произошел значительный сдвиг от попыток классической антропологии свести сущность человека к одному основному принципу (обычно – разуму), к неклассическим представлениям о сложности, многообразии феноменов человеческого бытия и невыразимости (неуловимости, парадоксальности) природы человека.

Маргинальные феномены могут оказаться структурообразующими для будущих социальных систем. Можно говорить о специфической маргинальной, «лиминальной ментальности, характерной для ситуаций перехода (социальных ломок, реформ, катастроф), с ее типичными темами акцентированного (черного) юмора, тотальным пародированием и трансвестированием, повышенным вниманием к теме смерти, катастрофизмом, сюжетом конца света, специальным интересом к социальным девиациям, маргиналам, сексуальной свободе, гомосексуальности, транссексуальности, отрицанием научной рациональности, мистицизмом, эзотерикой» [Перспективы метафизики: классическая и неклассическая метафизика на рубеже веков 2001: 40]. Маргинальная антропология стремится исследовать антропологические границы во всех проявлениях: границы человека, его тела и сознания, индивидуального бытия, пограничные фигуры и пограничные состояния, поведение человека на границе и способы преодоления этих границ [Гилинский 1993].

В философии культуры маргинальность характеризует специфичность культурных феноменов, часто асоциальных или антисоциальных, развивающихся вне доминирующих в ту или иную эпоху правил рациональности, не вписывающихся в современную им господствующую парадигму мышления и, тем самым, часто обнажающих противоречия и парадоксы магистрального направления развития культуры (Ф. Ницше, маркиз де Сад, Л. фон Захер-Мазох, А. Арто, Ж. Батай, С. Малларме) [Новейший философский словарь 2001: 594]. Проблема культурной маргиналии приобретает особое значение в философии постструктурализма и постмодернизма («шизоанализ» Ж. Делеза и Ф. Гваттари, «генеалогия власти» М. Фуко, «деконструкция» Ж. Деррида).

В культурологи понятие маргинальность используется по отношению к малоконтролируемым периферийным пространствам, в которых художественная программа исторического времени проявляется в вариациях местных школ, микротенденций или в форме индивидуального специфического поиска [Шехтер 1997]. Прогресс, творческие идеи, новая практика просачиваются с окраин и исходят от слабых, маргиналов, лиминариев и отверженных. Пророки и художники имеют склонность к лиминальности и маргинальности, это «пограничные люди». Лиминальность, маргинальность и низшее положение в структуре – условия, в которых часто рождаются мифы, символы, ритуалы, философские системы и произведения искусства [Тэрнер 1983: 198-199].

В классической теологии маргинальность получает осмысление в категориях «инаковость, инакость», которые традиционно применялись по отношению к определению Абсолюта, Бога, Первообразного Начала, т.е. «божественного» по отношению к человеческому. Инаковость понимается также как метафзический монодуализм, амбивалентность, синкретизм – внутреннее единство двух или как двойственность одного. Инаковость также интерпретируется как «изнанка», «другая» сущность, зеркальное, перевернутое отражение чего-либо, как трансцендентное, которое часто понимается как непознаваемое. И, наконец, инаковость есть сам Бог, одна из его сущностей [Франк 1990].

В рамках фольклористики маргиналий лежат исследования А. А. Панченко о русском кликушестве, пророчестве, мистическом сектанстве, где исследуются пограничные состояния маргиналов (транса, одержимости, сна, каннибализма, радения и пр.) [Панченко 2003; 2002; 1998]. Примерами фольклорных маргиналий в исследованиях выступают темы игрового фольклора (акциональная и вербальная тематизация игры в жмурки в традиционной и современной культуре), медицинские и психофизиологические представления (фольклорная мифологизация курения и чиханья), а также идеологические стереотипы и образы (тема людоедства, фольклоризация повседневного быта советского человека на примере темы очереди) и пр. Исследование этих маргиналий позволяет судить не только о характере фольклорных представлений, пронизывающих современную культуру, но и обладающих семиотической эффективностью как ретроспективного, так и прогностического порядка [Богданов 2001].

Таким образом, основными категориями маргинальности в научных исследованиях называются понятия «граница» / «край» / «предел», «другая норма» / «отсутствие нормы», «хаос / хаосмос», «синкретизм» / «амбивалентность», «динамичность», «человеческое» / «нечеловеческое» / «божественное», «инаковость» / «Другой» / «уникальность», «онтологичность», «эпистемологичность», «переходность», «кризисность», «изнанка» / «зеркальность», «трансцендентность» / «непознаваемость» и др. Подобными свойствами обладают многие языковые образования как в системе языка, так и в его «изнанке» - «другой речи».

Маргинальные образования в языке уже привлекали внимание лингвистов. Элементы лингвистической маргинальности рассматриваются как составляющие в ареальной лингвистике (латеральная и переходная зоны), в исторической лексикографии (маргинальная глосса), в структурализме (элемент НС). В истории лингвистики маргинальность связывается с концепциями начала ХХ века [Базылев 2001]: фономенология Г. Г. Шпета, «школа всеединства» С. Л. Франка, концепции В. Ф. Эрна, Л. П. Красавина, П. А. Флоренского, С. Н. Булгакова, А. Ф. Лосева, «лингвистический модернизм», «языковедный андеграунд» А. Крученых, В. Хлебникова, А. Туфанова, Я. Друскина, Л. Липавского.

Лингвистическая маргинальность также широко разрабатывалась на уровне категории грамматической переходности (транспозиция, трансляция, грамматическая конверсия). Различают два типа переходности: диахронная (трансформационная) и синхронная (контаминационная). Диахронная переходность отражает ступени естественной трансформации; синхронная переходность – показатель промежуточности языковых фактов [Бабайцева 1991]. Важным представляется тезис о динамичности грамматической системы языка: в синхронной системе частей речи структурно-семантические классы слов не образуют замкнутых категорий, находятся в постоянном движении, создают сеть «перекрещивающихся взаимодействующих влияний, результатом которых являются синкретичные (промежуточные и периферийные) образования, как следствие явлений диахронной и синхронной переходности» [Бабайцева 1967: 14].

Следствие существования явлений синхронной переходности в области морфологии — «функциональные омонимы» (термин О. С. Ахмановой) – «слова, совпадающие по звучанию, этимологически родственные, относящиеся к разным частям речи» [Бабайцева 1967: 14]. Функциональная омонимия распространяется не только на знаменательные, но и на служебные части речи. Далеко не все лингвисты «признают» существование функциональных омонимов, говорят о «различном функционировании» слова, употреблении слова в значении других частей речи. Отмечается также отсутствие «термина для обозначения единицы, охватывающей несколько слов, соотносящихся по конверсии, для обозначения группы омонимичных словоформ» [Малаховский 1990: 31]. Вопрос о том, считать функциональные омонимы одним словом или разными словами, не является чисто терминологическим, поскольку связан с проблемой «отдельности» слова и его границ [Высоцкая 2000].

Причина возникновения полифункциональности также в существовании явлений синхронной переходности. Условия – использование слова в нетипичной для него синтаксической функции. Основной предпосылкой для появления многофункционального слова считается обобщённый характер семантики [Высоцкая 2000].

Особый интерес представляет концепция семантической переходности, отличной от традиционного понимания грамматической переходности как способности глагола иметь прямое дополнение. Новое осмысление идея переходности нашла в функционализме (П. Хоппер, С. Томпсон). Семантическая переходность является характеристикой не глагола, а так называемой элементарной предикации, именуемой в английской грамматической терминологии clause (клауза), которая может быть выражена в разной степени, тогда как с точки зрения традиционной грамматики глагол может быть либо переходным, либо непереходным [Кибрик].

Таким образом, объем понятия маргинальности в лингвистике ограничивается категориями «граница, край», «переходность», «периферия». Соответственно маргинальность исследуется преимущественно как переходность (транзитивность) / непереходность (интранзитивность); транспозиция (трансляция, грамматическая конверсия). Можно говорить о том, что лингвистика далеко продвинулась в исследовании языковой маргинальности, однако описание ее проводилось в рамках установленных «инвариантных» теорий и концепций. На наш взгляд, подход к этим явлениям в контексте маргинальности позволит прояснить отдельные спорные позиции.

В функциональной лингвистике и социопсихолингвистике как маргинальные языковые образования могут исследоваться «отрицательный», по Л. В. Щербе, языковой материал (ошибки, «ляпсусы», оговорки), современные говоры, региолекты, социолекты, жаргоны, детская и патологическая речь, современные коммуникативные системы и дискурсы (Интернет, общение в чатах, пейджер- и sms-связь, реклама); в семантике и лексикологии - идиоматика, окказионализмы, явления омонимии, энантиосемии, паронимии, различного рода контаминации; в грамматике – окказиональные и архаизованные словообразовательные и синтаксические модели и т. п.    

Не случаен в современной науке интерес к «отрицательному языковому материалу», сопряженному с результатами креативной речевой деятельности  языкового коллектива и отдельной личности, в частности, изучение языковой игры как формы лингвокреативного мышления, связанного с  разными видами  неканонического использования языка [Гридина 1996].

Очевидно, что зоны лингвистической маргинальности весьма разнообразны, но не ограничиваются вышеперечисленными явлениями. Важной составляющей предмета исследования в лингвомаргинологии является «другая речь».

Под «другой речью» здесь понимается особый вид коммуникации, связанный со специфическими коммуникативными функциями и пространством, где на первый взгляд знаковое пространство не вычленяется, линейный звукоряд представляется хаосом, который, однако, порождает сложный внутренний порядок. Это естественный человеческий коммуникативный код; реальная и в определенной мере стабильная знаковая система, используемая в некоторых социуме, времени и пространстве, первичной субстанцией которой является звуковая (акустическая) материя. Доминантной формой «другой» речи является заумь.

По сфере функционирования можно выделить религиозно-магическую, поэтическую (литературную), фольклорную и детскую заумь. На прагматическом уровне выделяется практическая (условно-профессиональные языки ремесленников и торговцев-отходников, «практический» язык нищих, реликты в воровском арго, детские тайные языки), поэтическая (литература и фольклор) и магическая (магический, медитативный, религиозный дискурс) заумь. С учетом определенной нормы состояния сознания – контролируемая (поэтическая, религиозная) и неконтролируемая (бред, транс) заумь. В коммуникативных системах «другая» речь лежит на грани между идиоэтнической и универсальной, человеческой и нечеловеческой коммуникациями. С точки зрения «деформации» естественного языка выделяется фонетическая заумь («полная бессмыслица»), наряду с морфологической (актуализация латентных словообразовательных моделей), семантической (смысловая запутанность фразы) и синтаксической (пропуск частей предложения, своеобразное расположение, несогласованность и пр.) заумью [20]. 

Все виды и формы «другой» речи являются маргинальными подсистемами, которые не только «расплываются» в «зазоре», «просвете» между доминантными и маргинальными подсистемами, но и в «зазорах» между собственно маргинальными формами речи. Это проявляется в  плюралистичности «нормы», которая меняет свой характер в зависимости от заданной бытием языка системы координат; в сознательном / бессознательном продуцировании речи; в универсальности / специфичности  и пр. 

Так, например, заумь обычно понимается как отклонение от нормы (патология, психическая болезнь), однако в последнее время в психиатрии более актуальной является оппозиция обычное / измененное состояние сознания. Она применима не только к психическим расстройствам, но и к любым состояния, провоцируемые физиологическими, психологическими и фармакологическими агентами, которые отличаются субъектом (или при объективном наблюдении) от ясного сознания [21]. Так, типы и основные мотивы бреда хорошо коррелируют с религиозно-магическим и поэтическим дискурсом: речевое поведение глоссолалиста (мессия, пророк, юродивый и пр.) укладывается в рамки бредового синдрома [22].

Маргинально зыбки границы между шаманами и музыкантами, певцами, сказителями, которые считались одержимыми особыми духами. На близость детской, магической и поэтической зауми указывалось неоднократно. В поэтической речи (футуристы, обэриуты, постмодернисты) выделяются все составляющие зауми фольклорного и магического дискурса. Поэтическая заумь стремится лишить доминантные языковые коды их истинности, сознания и перевести их в сферу ирреального, «безумного». Поэтическая заумь характеризуется теми же стадиями «потери рассудка», что и другие виды зауми.

Маргинальный характер фольклорной зауми проявляется в том, что сложно уловить момент перехода из магии в практицизм, из обряда в забаву, из религиозного действа в фарс. Здесь, где свиты воедино религиозно-магическая, фольклорная и литературно-поэтическая заумь, сложно вычленить автономные системы.

Заумь в религиозном дискурсе - не всегда бессознательная деятельность:  глоссолалии могут продуцироваться по желанию глоссолалиста [21, 23, 24, 25]. Здесь, вероятно, следует говорить о переходной зоне между состоянием обычного и измененного сознания. С некоторыми оговорками это положение относится к психопатологическому и поэтическому дискурсу [26, 27]. Общеизвестна лингвистическая (И. А. Бодуэн де Куртенэ, Р. О. Якобсон, Е. Д. Поливанов) и художественная (А. Крученых, Д. Хармс, В. Хлебников, А. Туфанов) экспериментальная заумь.

Таким образом, предметом лингвомаргинологии должны стать те языковые пласты, которые  традиционно рассматривались  как  «аномальные» (асистемные) и несущественные для прояснения природы языка в силу их количественной незначительности или качественной неоднородности.

За расширением предмета исследования в лингвомаргинологии следует корректировка методологических подходов, поскольку традиционные методы порой оказываются недостаточными. В самом общем виде современную научную парадигму можно представить как два основных подхода к изучаемому объекту: системные теории и теории самоорганизации. В основе системного анализа лежит принцип системности, в основе теорий самоорганизации – принцип развития. Оба принципа взаимно дополняют друг друга. Можно говорить также о соотношении в рамках лингвистики идей линейного (классическая лингвистика) и нелинейного (лингвомаргинология) представления описываемого процесса.

Нелинейная динамика, «связанная с поиском единых механизмов в нелинейных явлениях различной природы, в физических, химических, биологических, социальных системах, выходит на первый план. Единство мира, с точки зрения этого подхода, проявляется в универсальности математических моделей, описывающих реальность, в возможности построить математическое описание данного явления с различной точностью с помощью одного набора «кубиков» – базовых моделей. Поэтому роль нелинейной науки в общенаучном контексте как «языка междисциплинарного общения» может оказаться очень большой» [28]. Междисциплинарные подходы только начинают обосновываться в современной науке: «сейчас такая наука только зарождается. Название ее еще не устоялось, поэтому используют: «нелинейная динамика», «нелинейная термодинамика», «синергетика» [29. С. 60].

Исследование маргинальности позволит обнаружить «другую» сложность внутреннего устройства языка, многомерность и нелинейность его системы. Любая система существует и развивается в определенной среде, следовательно,  имеет входные элементы (ресурсы, передаваемые системе из среды), и выходы (конечный продукт системы, или компоненты, передаваемые этой системой окружающей среде). Изучение таких «входов» и «выходов» в сочетании с определением функций и структуры  разных подсистем языка является наиболее значимым для определения маргинальной сущности описываемого системного объекта. Данный подход, позволяющий выявить закономерности функционирования систем в относительной статике, дополняется исследованием  закономерностей развития систем в рамках теорий их самоорганизации.       

Представляется, что перспективность подобных подходов к изучению языковой реальности связана с новыми интерпретационными возможностями не только в рамках частного (лексикология, фразеология, этимология, грамматика, текстология, психолингвистика, социолингвистика, фоносемантика), но и общего (проблема мотивированности языкового знака, генезис речи, теория коммуникации, теория перевода) языкознания.

Описанный подход успешно применялся в описании такого лингвистического материала, как звукоподражания, междометия, так называемые «междометные глаголы», различные формы заумной речи и т. п., объединенные общим термином – лингвистические маргиналии [Шляхова 2005, 2006]. 

В контексте современной структурной лингвистики можно говорить о существовании двух сфер языка: доминирующей, которая поддается структурному описанию, и маргинальной, которая выходит за его пределы. Маргинальной сферой языка можно считать гипотетическое, потенциальное пространство звукоизобразительной сферы, которое формируется и существует на базе фоносемантических маргиналий. Можно предполагать в будущем оформление лингвистики маргиналий, предмет которой составят языковые сущности, не получающие адекватного описания в традиционной лингвистической методологии.

Литература

  1. Goodman F. D. Speaking in tongues: a cross-cultural study of Glossalalia. – Chicago, 1972.
  2. Бабайцева В. В. Место переходных явлений в системе языка (на материале частей речи) // Переходность и синкретизм в языке и речи. – М., 1991. – С. 3–14.
  3. Бабайцева В. В. Переходные конструкции в синтаксисе / В. В. Бабайцева. – Воронеж: Центр.-Чернозем. кн. изд-во, 1967. – 391 с.
  4. Базылев В. Н. Традиция, мерцающая в толще истории / В. Н. Базылев, В. П. Нерознак // Сумерки лингвистики: из истории отечественного языкознания. – М., 2001. – С. 3-20.
  5. Белянин В. П. Основы психолингвистической диагностики: модели мира в литературе / В. П. Белянин. – М.: Тривола, 2000. – 247 с.
  6. Богданов К. А. Повседневность и мифология: исследования по семиотике фольклорной действительности / К. А. Богданов. – СПб.: Искусство, 2001. – 438 с.
  7. Высоцкая И. В. Полифункциональность как свойство русского слова // Конференция КВАЛИСЕМ 2000 (Архив) [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://ffl.nspu.net/QUAL2000/vysocka.htm
  8. Гилинский Я. И. Социология девиантного (отклоняющегося) поведения / Я. И. Гилинский, В. Афанасьев. – СПб.: [б. и.], 1993. – 167 с.
  9. Гридина Т. А. Языковая игра: стереотип и творчество / Т. А. Гридина; Урал. гос. пед. ун-т. – Екатеринбург: УрГПУ, 1996. – 214 с.
  10. Кибрик А. Функционализм в лингвистике [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.krugosvet.ru/articles/82/ 1008265/100826
  11. Куперман В. Структура бредового текста: work in progress / В. Куперман, И. Зислин // Фольклор и постфольклор: структура, типология, семиотика [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://ivgi.rsuh.ru/folklore/publications.htm
  12. Малаховский Л. В. Теория лексической и грамматической омонимии / Л. В. Малаховский. – Л.: Наука, 1990. – 239 с.
  13. Малинецкий Г. Г. Современные проблемы нелинейной динамики / Г. Г. Малинецкий, А. Б. Потапов. – М.: Эдиториал УРСС, 2000. – 335 с.
  14. Новейший философский словарь / сост. и гл. ред. А. А. Грицанов. – Минск: Интерпрессервис, 2001. – 1280 с.
  15. Панченко А. А. (2003) Кликота и пророчество // Фольклор и постфольклор: структура, типология, семиотика [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.ruthenia.ru/folklore/panchenko1.htm
  16. Панченко А. А. Заметки и материалы к исследованию фольклора русских мистических сект // Мифология и повседневность: материалы науч. конф., 18 – 20 февраля 1998 года. – СПб., 1998. – С. 154-156.
  17. Панченко А. А. Фольклор и религиозная культура русских мистических сект (XVIII – начало XX вв.): автореф. дис. …. д-ра филол. наук / А. А. Панченко. – СПб., 2002. – 31 с.
  18. Перспективы метафизики: классическая и неклассическая метафизика на рубеже веков / Междунар. каф. ЮНЕСКО по философии и этике СПб. науч. центра РАН; под ред. Г. Л. Тульчинского, М. С. Уварова. – СПб.: Алетея, 2001. – 411 с.
  19. Порублев Н. В. Феномен глоссолалии. – Мельбурн, 1995.  [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.blagovestnik./books/001555
  20. Руднев В. П. Психоанализ и философия текста [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.arctogaiakasu.ru/ laboratory/rudnev
  21. Саракаева Э. А. Глоссолалия как психолингвистический феномен [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://evolkov.iatp.ru/linguistics/ Sarakaeva_E.A./glossolalia.html
  22. Современная западная социология: словарь / сост. Ю. Н. Давыдов. – М.: Политиздат, 1990. – 300 с.
  23. Современный философский словарь. - М. 1996. – 525 с.
  24. Тэрнер В. Символ и ритуал: пер. с англ./В.Тэрнер. – М.: Наука, 1983. – 277 с.
  25. Франк С. Л. Непостижимое // Франк С. Л. Сочинения. – М., 1990. – С. 183-559.
  26. Хазел Г. Дар языков [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://mnogoknig.narod.ru/b3/tangue/read.html
  27. Чернавский Д. С. О методологических аспектах синергетики // Синергетическая парадигма: нелинейное мышление в науке и искусстве. – М., 2002. – С. 50-66.
  28. Шехтер Т. Е. Маргинальный статус художественной культуры // Метафизические исследования. – 1997. – Вып. 4. – C. 57–81.
  29. Шляхова С. С. «Другой язык»: опыт маргинальной лингвистики / С. С. Шляхова; Пермск. гос. техн. ун-т. – Пермь: ПГТУ, 2005. – 350 с.
  30. Шляхова С. С. Фоносемантические маргиналии в русской речи // С. С. Шляхова. ДД. Пермь, 2006.

 

С. С. Шляхова.

Лингвистическая маргинология: к постановке проблемы // Материалы междунар. научн. конф. «Язык – Сознание – Культура – Социум», посвященной памяти профессора И. Н. Горлова. С. 531-540. Саратов: СГУ, Ин-т. языкознания РАН. 2008.